Окей, представь: обычная журналистка из Лондона, Эми, вляпалась в такую историю, что голливудские ужастики отдыхают. Решила она, видишь ли, порыться в делах какой-то мрачной секты в Бухаресте — типа там люди сами на тот свет отправляются, будто в очередь за хлебом становятся. Ну, думаешь, стандартный репортаж: интервью, фото, пару леденящих душу цитаток. Ан нет!
Вот же ж Irony с большой буквы — сама же и влипла. Сначала всё как в тумане: свечи, шепотки на латыни, эти взгляды... Будто тебя со всех сторон обшаривают, даже когда глаза закрываешь. А потом — бац! — понимаешь, что обратной дороги нет. Типа «добро пожаловать в клуб, дорогуша, теперь ты с нами будешь бубнить молитвы нашему... э-э-э... гостю из нижних этажей».
Страшно? Ещё как. Но самое жуткое — где-то к середине ловишь себя на мысли: а вдруг они правда *что-то* знают? Эта мерзкая дрожь между «беги пока можешь» и «а если заглянуть за занавес?». Эми, конечно, крута — держится, но видно же, как её колбасит между любопытством и животным ужасом. И знаешь, что бесит? Даже не культисты с их ритуалами, а то, как режиссёр играет с твоими нервами — то отпустит на секунду, а потом как врежет сценой, после которой подушку до утра обнимаешь.
Финал? Нет, не жди хэппи-энда с фейерверками. Тут всё как в жизни: чем глубже копаешь, тем больше грязи вылезает. После титров сидишь и думаешь: а что, чёрт возьми, *я* сделала бы на её месте? Может, тоже полезла бы в эту кроличью нору — из упрямства, из азарта, да просто потому, что остановиться уже не можешь…
